Тайна догоняющего развития. Особенности и общие черты «догоняющего развития» отдельных групп стран
Понятие «догоняющего развития» представляет собой стратегию, нацеленную на выравнивание уровня развития со странами-лидерами тех государств, которые отстали от них по своим социально-экономическим показателям. В категорию «догоняющих» в последние несколько десятилетий вошли следующие страны и группы стран: ближневосточные страны – члены ОПЕК; новые индустриальные страны Азии (НИСа); Китай, Индия. Среди названных присутствуют не все страны «догоняющего развития», но обозначены наиболее очевидные примеры, демонстрирующие явные успехи. Какие же особенности развития этих стран позволили им опередить другие развивающиеся страны и достигнуть уже сегодня впечатляющих результатов?
Ближневосточные страны – члены ОПЕК. К этой группе стран относятся такие страны, как Объединенные Арабские Эмираты, Саудовская Аравия, Катар, Кувейт. До 1960-х гг. эти страны представляли собой вопиющую картину бедности бедуинов, кочующих по пустыне. Сегодня уровень доходов коренного населения приближается к доходам развитых индустриальных стран. Образование и здравоохранение для коренных жителей бесплатное, при этом находится на уровне западных стран. Правда, в названных странах проживает большое количество гастарбайтеров (в ОАЭ из 2 млн. чел. населения 800 тыс. чел. наемных работников) в основном из слаборазвитых стран Юго-Восточной Азии и Африки, занятых физическим трудом. Они лишены всех прав, которыми обладает коренное арабское население, и их доходы мизерные, хотя больше тех, которые они могли бы заработать на родине.
Основная причина богатства стран ближнего Востока – конечно, дарованная им от бога нефть, составляющая самые крупные запасы в мире. Однако богатством надо уметь распорядиться. И это правящей элите вполне удается. Во-первых, около половины ВВП составляет доход не от продажи сырой нефти, а от экспорта продукции нефтеперерабатывающей промышленности, что значительно выгоднее. Во-вторых, полученные средства вкладываются в международные банки и акции международных финансовых организаций, что приносит постоянную прибыль. В-третьих, имеющиеся доходы используются на развитие наукоемкого производства, не связанного с добычей нефти.
Важной особенностью ближневосточных стран является их политический строй. Это монархии с совещательными органами, членами которых в основном являются представители правящей династии. Профсоюзы и забастовки запрещены. Такие условия обеспечивают политическую стабильность в странах, избравших курс «догоняющего развития».
Новые индустриальные страны Азии (НИСа). НИСа делятся на «первый» и «второй» эшелоны. В «первый эшелон» входят Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг. В настоящее время Южная Корея уже относится к развитым индустриальным странам (входит в ОЭСР), а Гонконг вошел в состав КНР, сохранив, впрочем, свои социально-экономические особенности. «Первый эшелон» НИСа заявил о себе в 1980-е гг. и достиг впечатляющих результатов экономического развития в 1990-х. Ко «второму эшелону» НИСа относятся Таиланд, Малайзия и Индонезия. Первое время к ним причисляли Филиппины, однако, в последнее время этого уже не делают. Экономический прогресс стран «второго эшелона» НАСа начался в 1990-х гг. и продолжается по сегодняшний день.
Появление последовательности «эшелонов» НИСа - первого и второго - не случайно. В Азиатско-тихоокеанском регионе уже более тридцати лет реализуется модель «летящие гуси» - по аналогии с клином летящих гусей, смысл которой состоит в передаче утративших первостепенное значение технологий от одной группы стран к другой. Лидером «клина» была Япония, ее преемниками и последователями - «первый эшелон» НИСа, который передал «второму эшелону» текстильные технологии, а сам стал специализироваться на бытовой электронике, готовясь к более технически совершенному производству.
Механизм преодоления отсталости в НИСа более сложный, чем на Ближнем Востоке, так как эти страны практически полностью лишены полезных ископаемых и все их надежды основывались на их сравнительных преимуществах и рациональной экономической политике. Основой экономической политики стала экспортная ориентация в совокупности с максимально благоприятными условиями для привлечения иностранного капитала западных стран. Сочетание особенностей национальной рабочей силы - дешевой и относительно дисциплинированной (в восточном стиле) - с передовыми западными технологиями создавало конкурентные преимущества продукции НИСа на мировом рынке. Иностранный капитал играл роль своего рода «проводника» национальной продукции на внешнем рынке.
Конфуцианские традиции, принятые в большинстве стран НИСа, влияют на многие стороны социально-экономического реформирования. В первые годы реформ норма потребления населения была крайне низкой – около 1 долл. США в день, что, однако не вызывало массовых протестов, поскольку государственная политика требовала таких жертв. Заметим, что они с лихвой окупились. Уже при жизни одного поколения средний уровень жизни населения поднялся в десятки раз, приблизившись к ряду стран Европы. Большую роль, особенно в странах «первого эшелона», играла образовательная политика. Так, на Тайване до 15% госбюджета тратилось на нужды образования, прежде всего начального и среднетехнического, что отвечало потребностям индустриального роста. Немаловажную роль в успехах НИСа играет тот факт, что их население полностью или частично составляют этнические китайцы. Характерно, что, например, в мусульманской Малайзии китайская диаспора представляет собой наиболее экономически активную часть населения, создающую значительный процент национального ВВП.
Наконец, еще одной чертой НИСа является авторитарный характер их политического строя. Большинство НИСа – республики, другие – конституционные монархии с избираемыми высшими законодательными органами. Однако это совсем иная демократия, чем в странах Запада, получившая в литературе название «нелиберальной демократии». Например, в Южной Кореи все время, пока длились экономические реформы, у власти были военные, проводившие политику, сродни военной хунте. В НИСа применяется смертная казнь за проступки, которые в некоторых европейских странах вообще не считаются преступлением (например, в Нидерландах употребление и хранение легких наркотиков). На Тайване политический режим был подобен режиму материкового Китая – однопартийная система, жесткая цензура и проч. Только в последнее время в некоторых НИСа политические режимы стали смягчаться, например, в Южной Корее и на Тайване.
Китайская Народная Республика. С начала 2000-х гг. Китай поражает весь мир гигантскими достижениями в экономике. Здесь не место анализировать весь комплекс причин китайского успеха. Остановимся на одной проблеме - сравнении Китая и России, почему Китай «смог», а России все «не удается». Как известно, некоторые политические силы в России считают, что наше национальное руководство упускает шанс, не следуя опыту Китая. Оставляя также в стороне вопрос о том, что социально-экономических проблем в Китае предостаточно, зададимся вопросом: в чем отличие Китая от России в контексте постсоциалистических экономических реформ.
Выделим три аспекта сформулированной проблемы. Во-первых, реформы в Китае начинались тогда, когда страна была аграрной по уровню развития, а Россия в начале своих реформ была индустриальной державой. Это качественно меняло задачи и возможности преобразований: оборот капитала в сельском хозяйстве быстрее, чем в промышленности. Главное для китайских реформаторов было дать крестьянину экономическую свободу, и он сам себя накормил и создал ресурсную базу для промышленности. Это стало толчком для последующих реформ. Перед Россией же стояла и стоит задача инновационного преобразования промышленного капитала как основы экономики страны, что решается десятилетиями.
Во-вторых, китайские реформы проходят в условиях авторитарного политического режима. Единственное крупномасштабное выступление китайских студентов против существующего режима в 1989 г. в Пекине на площади Тяняньмынь закончилось применением военной силы со стороны властей. В целом население поддерживает китайских коммунистов. Их авторитет значительно выше, чем был у КПСС в конце 1980-х гг.. Причина состоит в том, что в первой половине ХХ в. Коммунистическая партия Китая (КПК) возглавляла национально-освободительную борьбу китайского народа против иноземного влияния, в то время как лидеры КПСС связали себя с массовыми репрессиями, а позже с застоем брежневского периода.
В-третьих, кроме объективных причин большое значение имеют факторы, связанные с национальным менталитетом и идентичностью, то есть субъективные обстоятельства. Теория этого вопроса еще достаточно мало изучена и освещена в научной литературе, но здесь достаточно сослаться на то, что поведение китайца в быту отличается от поведения русского в схожих обстоятельствах: у нас разная семейная и трудовая культура, а это – залог различий успехов в бизнесе и трудовой деятельности. Не случайно именно китайская диаспора является основой экономического развития многих стран Юго-Восточной Азии. Такие качества как дисциплина, уважение старших в сочетании с предприимчивостью способны служить самостоятельным производительным фактором.
Индия. Эта страна также относится к числу тех государств, которые претендуют на статус «догоняющего развития». Однако она отличается значительным своеобразием, которое еще предстоит осмыслить ученым. Во-первых, Индия – самая крупная демократия мира, а не авторитарная страна, как большинство стран «догоняющего развития», причем демократия не схожая ни с «нелиберальными демократиями», ни с западными образцами демократийр. Это особая, индийская, демократия. Во-вторых, отметим только один, но очень важный фактор успешного развития Индии. Как ни парадоксально, это ее колониальное прошлое в качестве «жемчужины» Британской колониальной империи. Именно этот статус дал индийцам возможность говорить на английском языке, а, значит, в полной мере приобщиться к современной цивилизации во всех ее проявлениях, включая культуру современного бизнеса, дал им парламентскую систему.
Обобщая ситуацию в рассмотренных странах «догоняющего развития», можно сделать следующий вывод: в области экономики им присущи рыночные принципы, в области политики – авторитарные (за исключением Индии). Впрочем, как показывает опыт Китая, там идет постепенный процесс демократизации, правда, очень медленный, но неуклонный. То же можно сказать о Тайване и Южной Корее. Рынок подталкивает страны с авторитарной политической системой к демократии.
Каковы перспективы стран «догоняющего развития»? Исходя из значения термина «догоняющее развитие» это вхождение в клуб «золотого миллиарда»? Однако этих перспектив, по-видимому, эти страны лишены. Сошлемся на мнение одного из наиболее последовательных российских теоретиков «догоняющего развития» В.Л.Иноземцева, который считает, что сокращение разрыва возможно, но устранение его нереально; даже сократить разрыв можно только при активном заимствовании технологических достижений развитых стран. Поэтому «догоняющее развитие» означает «догонять», но не «догнать».
Ученый обосновывает эту мысль ссылкой на особенности постиндустриального общества, к которому относятся передовые страны Запада и догнать которые стремятся аутсайдеры. Дело в том, что практика «догоняющего развития» способна быть эффективной только в том случае, если ее инструментом служат мобилизационные методы, включающие прямое принуждение. Аграрное общество только при гигантском напряжении сил может догнать индустриальное. Примерами успешного индустриального прорыва был опыт СССР 1930 – 1960-х гг., Японии 1950-1970-х гг. и практика «первого эшелона» НИСа. Индустриальное же общество уже не может догнать постиндустриальное, так как методы мобилизации не применимы к творчеству свободной личности, являющемуся основой прогресса постиндустриального социума. Таким образом, успехи «догоняющего развития» ограничены рамками индустриального производственного цикла.
В вопросе успехов догоняющего развития с Иноземцевым согласен А.Я.Эльянов. Он пишет, что мировая элита, похоже, уже осознала несбыточность надежд не то что о преодолении, но и радикальном сокращении нынешнего вопиющего разрыва в уровнях развития развивающихся стран и лидеров мировой экономики. Очевидным подтверждением тому может служить огромное множество разработанных в последнее время программ борьбы с бедностью.
Впрочем, в отечественное науке существует и противоположный взгляд на перспективы стран ускоренного развития. Как пишет В.А.Мельянцев, несколько десятков развивающихся стран, среди которых Китай, Индия, азиатские НИС, глобализируясь сами и в определенной мере глобализируя мир, смогли благодаря серии взвешенных экономических реформ мощно продвинуться по пути современного экономического роста. Им удалось существенно потеснить страны Запада и Японию в приросте глобального ВВП, промышленного производства, экспорта средне- и высокотехнологичных изделий, мировых капиталовложений, численности выпускников вузов. В 2010 г. доля развитых стран может составить уже менее половины мирового ВВП, а развивающегося мира – превысить две пятых. В целом лидерам и элитам Запада придется отныне все более внимательно учитывать растущую весомость азиатского вектора, воспринимая по достоинству вызов, который бросают им государства Азии.
Схожей позиции в отношении возможностей догоняющего развития, касающегося не только азиатских НИС, но и ряда других стран Периферии (Маврикий, Аргентина, ЮАР), придерживается Ю.В.Шишков. В теоретическом контексте он формулирует это следующим образом: экономики, пришедшие позднее, способны усваивать новые методы гораздо быстрее, чем «экономики-пионеры» могут создавать их. Вот почему бедные страны имеют возможность догонять богатые. Хотя Шишков признает, что эта практика пока удается немногим.
Читайте также:
|
Модель «догоняющего» развития уходит корнями в межвоенный период, хотя можно говорить о более ранних примерах ускорен-
ной промышленной модернизации хозяйства: Германии после объединения 1871 г. и Японии периода преобразований Мейдзи. Хозяйственная история первой половины XX в. отмечена по крайней мере двумя масштабными экспериментами «догоняющего» индустриального развития на основе мобилизационного метода: ускоренная индустриализация СССР (1920-1930-х) и ускоренная милитаризация Германии (1930-е). В послевоенный период в СССР, государствах мировой системы социализма и ориентировавшихся на них освободившихся странах происходил процесс ускоренного индустриального развития в условиях отсутствия рыночных отношении.
В ряде капиталистических стран со средним развитием стала осуществляться политика ускоренной индустриализации, которая имела общие черты, несмотря на отдельные региональные различия. На протяжении 1950-1960 гг. страны с «догоняющей» моделью показали невиданные образцы роста (Япония, ряд стран Латинской Америки).
Наиболее успешным примером стратегии «догоняющего» развития может служить Япония, тогда как большинство стран, выбравших эту модель, столкнулись в последние 20 лет с серьезными проблемами Среди них ряд стран Латинской Америки так называемой «большой тройки» - Аргентина, Бразилия и Мексика, а также их соседи по континенту - Боливия, Венесуэла, Перу, Чили и др., где под влиянием мирового кризиса 1920-1930-х гг. приобрела популярность концепция импортозамещающего хозяйства.
Пришедшие в этот период к власти представители популистских партий выдвинули стратегию опоры на собственные силы, направленную на создание развитой национальной индустрии. В условиях слабости национального капитала данную задачу призвано было решать государство. Популярность выбранной стратегии подкреплялась успехами предвоенного развития ряда стран Латинской Америки, где темпы роста в конце 1930-х гг. были выше, чем в большинстве развитых стран. Например, в Чили среднегодовой рост в 1931 - 1940 гг составил 4,8%. В годы войны происходило дальнейшее укрепление индустриального сектора экономики. В первые послевоенные десятилетия практически повсеместно прокатилась волна национализации ведущих отраслей.
Успехи в развитии ряда импортозамещающих экономик наиболее ярко проявились в изменении структуры хозяйства некогда
отсталых стран Из преимущественно аграрных и торгово-посред-нических они превращались в индустриальные Бразилия, Аргентина, Мексика, Чили достигли во второй половине XX в среднего уровня развития Но уже в 1970-е гг в «новых индустриальных» странах Латинской Америки стали нарастать кризисные явления как результат общемирового системного кризиса индустриального общества При этом кризис здесь носил более глубокий характер Его главной причиной явилось отсутствие необходимых для преодоления элементов новой постиндустриальной экономики в виде собственной фундаментальной науки, развитой системы образования и др Кризис поддерживала предельно развившаяся система государственного вмешательства, государственного предпринимательства Все это серьезно препятствовало началу реформ. Очевидно, что в кризисных условиях сравнительно низкоэффективная экономика южно-американских стран сдавала позиции и на внешних рынках. Они сталкивались с проблемами быстрого демографического роста при сравнительно низком уровне жизни и бедности широких слоев населения К тому же общество психологически не было готово к радикальной либерализации Об этом свидетельствовали первые по времени в Латинской Америке реформы в Чили, которые проводились в условиях установившейся военной диктатуры генерала А Пиночета В 1980-е гг стали переходить к новой модели остальные страны региона Этот переход носил болезненный и непоследовательный характер. Несмотря на длительный период реформирования, он не привел к однозначно-позитивным результатам, что выражалось в периодических глубоких финансово-экономических кризисах, и по сей день сотрясающих экономики ведущих латиноамериканских стран
Второй распространенный вариант модели «догоняющего» развития представлен странами Юго-Восточной Азии Каждая из них в различный период приступала к индустриализации хозяйства. В Малайзии, Сингапуре и на Тайване она началась сразу после Второй мировой войны, в Индонезии и Южной Корее - в начале 1960-х гг, в Таиланде - в конце 1960-х гг Этот список можно продолжать за счет Китая, активно внедрявшего индустриальную модель с 1970-х гг., а также двух стран бывшей мировой системы социализма (Вьетнама и Лаоса), которые стали применять стратегию индустриальной доминанты развития в середине 1990-х гг.
Индустриальное развитие азиатских стран состоит из двух этапов. На первом, как правило, принималась известная латиноамериканская модель импортозамещающего хозяйства с целью удовлетворения потребностей внутреннего рынка, а вслед за этим происходила переориентация индусфии на внешний рынок. По подобной схеме развивалась, например, Южная Корея. Модель азиатских индустриальных стран во многом напоминает черты японской модели. Некоторые различия можно увидеть в степени монополизации хозяйства, уровне развитости системы государственного патронажа, роли иностранного капитала, особенностях отраслевой структуры и т.д.
В условиях начавшегося перехода к постиндустриальному обществу азиатская модель индустриального развития, так же как и латиноамериканская, оказалась в глубоком кризисном положении. Повсеместно в названных странах с некоторым опозданием - со второй половины 1980-х гг. стала демонтироваться прежняя система государственного регулирования, проводиться последовательная либерализация режима, в том числе и его демонополизация, что делает экономики «азиатских драконов» более открытыми. Данный процесс сопровождается глубокими финансово-экономическими кризисами, характерными для всех стран, выбравших модель «догоняющего» развития.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-1.jpg" alt=">Модель догоняющего развития Выполнили: Акбиева Айдан Апанасенко Яна Кузнецова"> Модель догоняющего развития Выполнили: Акбиева Айдан Апанасенко Яна Кузнецова Елена Кулишова Татьяна Хисматуллина Гузель Янковский Валентин
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-2.jpg" alt="> Догоняющим развитием называется экономическая стратегия, преследующая цель преодолеть отставание страны по"> Догоняющим развитием называется экономическая стратегия, преследующая цель преодолеть отставание страны по уровню жизни. Различают две модели догоняющего развития: импортозамещающая и экспортоориентированная.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-3.jpg" alt="> Цели стратегии 1. Развитие национальной промышленности 2. Улучшение условий торговли 3. Модернизация"> Цели стратегии 1. Развитие национальной промышленности 2. Улучшение условий торговли 3. Модернизация путём ускоренного освоения технологий 4. Централизация инвестирования 5. Улучшение инвестиционного климата 6. Увеличение запасов инвестиционных ресурсов
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-4.jpg" alt=">Стратегия импортозамещения Базируется на меркантилистской теории. Суть модели заключается в протекционизме по"> Стратегия импортозамещения Базируется на меркантилистской теории. Суть модели заключается в протекционизме по отношению к большинству отраслей национальной экономики, часто подкрепленном государственной монополией внешней торговли и неконвертируемостью национальной валюты. Импортозамещающая модель способствует улучшению структуры платёжного баланса, нормализации внутреннего спроса, обеспечению занятости, развитию машиностроительного производства, научного потенциала, созданию многоотраслевой экономики, включая самые современные производства.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-5.jpg" alt="> Негативными сторонами являются самоизоляция от новых тенденций в мировой экономике; возможность"> Негативными сторонами являются самоизоляция от новых тенденций в мировой экономике; возможность технологического, а следовательно, конкурентного отставания от развитых стран; опасность создания тепличных условий для национальных производителей, ; необходимость, независимо от международного разделения труда, выстраивать полностью производственные цепочки.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-6.jpg" alt="> Механизмы стратегии: Введение монополии государства на внешнюю торговлю Отказ"> Механизмы стратегии: Введение монополии государства на внешнюю торговлю Отказ от конвертируемости национальной валюты Высокие таможенные пошлины на импорт – защита отечественных производителей от иностранной конкуренции Ограничение иностранных инвестиций
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-7.jpg" alt="> Особенности стратегии: Создание крупного государственного сектора Дискриминация ряда отраслей"> Особенности стратегии: Создание крупного государственного сектора Дискриминация ряда отраслей и производств (установление завышенных цен на продукцию промышленности и заниженных – на продукцию с/х). Сущность процесса догоняющей модернизации везде одна и та же независимо от политического и социального строя: это организация масс для индустриализации. Так как целью данной модели является насыщение внутреннего рынка, притом что производимая продукция неконкурентоспособна и не пользуется спросом на внешнем рынке, государство вынуждено реализовывать ее, ограничивая реализацию более качественной импортной продукции, что не идет на пользу ни национальному производству, ни потребителям
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-8.jpg" alt="> Результаты стратегии: Произошло отделение внутреннего рынка от внешнего Создание"> Результаты стратегии: Произошло отделение внутреннего рынка от внешнего Создание крупного государственного сектора Нехватка валюты Эта стратегия привела к кризису (уменьшение НД на 10%).
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-9.jpg" alt="> Страны: СССР, бывшие социалистические страны, Аргентина, Бразилия, Мексика,"> Страны: СССР, бывшие социалистические страны, Аргентина, Бразилия, Мексика, Индия, Пакистан. Большие по территории Аграрные С большим внутренним рынком Богатые природными ресурсами Экспортеры сырья
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-10.jpg" alt="> CCCР: Хозяйственная автаркия Использование жестких мобилизационных"> CCCР: Хозяйственная автаркия Использование жестких мобилизационных мер Принуждение к труду Создание внутри страны целостных технологических пирамид во всех отраслях Государственные субсидии в малоэффективные отрасли Отсутствие стимулирующего эффекта
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-11.jpg" alt="> Стратегия экспортной ориентации Базируется на теории сравнительных преимуществ Д. Рикардо."> Стратегия экспортной ориентации Базируется на теории сравнительных преимуществ Д. Рикардо. Суть экспортоориентированной модели промышленной политики состоит во всемерном поощрении производств, ориентированных на экспорт своей продукции. Преимуществами этой модели является включение страны в мировое хозяйство и доступ к мировым ресурсам и технологиям; развитие сильных конкурентных отраслей экономики, ; привлечение валютных средств в страну и их инвестирование в развитие производства и сферы услуг национальной экономики.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-12.jpg" alt="> Негативные факторы при реализации экспортоориентированной модели связаны в основном с сырьевым"> Негативные факторы при реализации экспортоориентированной модели связаны в основном с сырьевым экспортом, поскольку чрезмерное его присутствие в структуре экспортируемой продукции грозит привести к примитивизации структуры национальной промышленности; росту коррупции во властных структурах; оттоку людских и финансовых ресурсов из обрабатывающей промышленности страны.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-14.jpg" alt="> Особенности стратегии: Отсутствие подавления рыночных сил, как это происходило в"> Особенности стратегии: Отсутствие подавления рыночных сил, как это происходило в СССР. Реализация стратегии требует громадных инвестиционных ресурсов. Специфика модели предполагает благоприятный инвестиционный климат внутри страны. Политика протекционизма в отраслях, в которых страна не обладает конкурентными преимуществами. Политика экспортной ориентации в отраслях, в которых страна обладает конкурентными преимуществами. Занижение валютного курса
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-15.jpg" alt="> Догоняющее развитие: «Догоняющая модель» модернизации создает острова, анклавы современной жизни"> Догоняющее развитие: «Догоняющая модель» модернизации создает острова, анклавы современной жизни в отсталых странах. «Догоняющая» стратегия предполагает, что Северная Америка и Западная Европа остаются неизменными В настоящее время универсальные формы легитимации модернизации отсутствуют. Догоняющая модель развития имеет свои пределы. По мнению большинства авторитетных ученых концепция догоняющего развития не может рассматриваться как завершенная теория. Необходимость развития творческого потенциала личности.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-16.jpg" alt="> Результаты стратегии Формирование разветвленной и эффективной производственной базы Быстрые"> Результаты стратегии Формирование разветвленной и эффективной производственной базы Быстрые темпы экономического роста и роста экспорта Рост доли промышленной продукции в экспорте (до 80 - 90%) Создание больших валютных резервов Отсутствие проблемы нерегулируемости платежного баланса Отсутствие потребности во внешних займах
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-17.jpg" alt="> Страны: Большинство стран Восточной и Юго- Восточной Азии: Япония,"> Страны: Большинство стран Восточной и Юго- Восточной Азии: Япония, Р. Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур, Малайзия, Таиланд, Индонезия. Небольшие по территории Не обладающие богатыми природными ресурсами Имеющие слаборазвитую обрабатывающую промышленность
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-18.jpg" alt="> Япония: Импорт технология из США Развитие эффективных,"> Япония: Импорт технология из США Развитие эффективных, конкурентоспособных отраслей На первом этапе модернизации – создание и поддержка новых отраслей, на втором – поддержка только тех отраслей, которые прорываются на внешние рынки (поощрение экспорта). Третий этап – отказ от любой поддержки. Стимулирование государством перемещения ресурсов в более конкурентоспособные отрасли
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-19.jpg" alt="> объединение производителей, поставщиков ресурсов, сбытчиков продукции, и банков в тесно связанные"> объединение производителей, поставщиков ресурсов, сбытчиков продукции, и банков в тесно связанные группы называемые кэйрэцу; взаимовыгодные отношения предпринимателей с правительством; гарантия пожизненной занятости в больших корпорациях; активное профсоюзное движение; Коллективизм и патриархальность.
Src="https://present5.com/presentation/3/4184666_136911065.pdf-img/4184666_136911065.pdf-20.jpg" alt=">Спасибо за внимание ">
Экономическая стратегии, преследующая цель преодолеть отставание страны по уровню развития, называется догоняющим развитием. Широко известны две модели догоняющего развития: импортозамещающая и экспортоориентированная.
Базирующаяся фактически на меркантилистской теории, импортозамещающая модель в полном объеме сложилась вначале к послереволюционной России, затем в других социалистических государствах, а также в крупных странах Латинской Америки и Азии (Аргентине, Бразилии, Мексике, Индии, Пакистане). Частично этой модели придерживались в 30-40-е гг. и многие развитые страны.
Суть данной модели заключается в протекционизме по отношению к большинству отраслей национальной экономики, часто подкрепленном государственной монополией внешней торговли и неконвертируемостью национальной валюты. Протекционизм благоприятствует развитию импортозамещающих отраслей, монополия (полная или частичная) внешней торговли также ослабляет конкуренцию отечественным товарам со стороны иностранных, а неконвертируемость национальной валюты препятствует вывозу национального капитала, концентрируя его во внутренних капиталовложениях.
Данная модель способствует созданию многоотраслевой экономики, включая самые современные производства. Однако на практике сокращается лишь импорт потребительских товаров, а импорт инвестиционных товаров растет, увеличивается дефицит конвертируемой валюты и, главное, многие новые (и даже старые) отрасли национальной экономики оказываются некойкуренто-
способными на мировом рынке, так как создавались или привыкли к «тепличным» условиям протекционизма.
Экспортоориентированная модель сложилась еще в прошлом веке в наиболее развитых странах (примером может быть пионер индустриализации и свободы внешней торговли - Великобритания)* Апеллируя к Смиту и Рикардо, сторонники этой модели смогли ее реализовать и в других, в том числе отстающих, странах* Ориентация создаваемых отраслей преимущественно на внешний рынок с самого начала заставляла их поддерживать высокую конкурентоспособность, которая еще больше усиливалась, если страна имела небольшие (или нулевые) ввозные пошлины* Подобная экспортная ориентация могла сочетаться с активным привлечением к экспортному производству иностранного капитала, особенно если в стране были невысокие налоги, политическая и социальная стабильность и иностранному капиталу предоставлялись льготы.
Однако во многих странах модель экспортоориента- ции включала и элементы импортозамещения, так как в ряде экспортоориентированных отраслей сохранялись высокие ввозные пошлины*
Успешное использование эксиортоориентированной модели, точнее, одной ив ее модификаций (ориентация на экспорт, но без свободы доступа конкурирующих товаров и капиталов на внутренний рынок) Японией, а затем Южной Кореей подтолкнуло Китай и другие крупные страны Азии и Латинской Америки применить эту модель у себя. Однако максимально ее использовали (причем скорее в чистом, а не в модифицированном виде) те новые индустриальные страны, средние и малые размеры которых с самого начала не позволяли им создавать многоотраслевую экономику* Прежде всего это относится к таким космополитическим городам-государствам, как Сингапур и Гонконг* Несмотря на проблемы, вытекающие из усиления их участия в мировой экономике, страны, использовавшие экспортоориентированную модель развития, продемонстрировали ее преимущества, выразившиеся прежде всего в их высоких темпах экономического развития.
Догоняющее развитие имеет смысл, естественно, лишь в контексте социально-экономической отсталости. Таким образом, необходима хотя бы краткая характеристика этого феномена. Прежде всего следует подчеркнуть, что понимание отсталости имеет смысл только в историческом контексте. Причем историзм этого понятия определяется, по крайней мере, тремя аспектами.
Во-первых, социально-экономическое отставание можно рассматривать лишь применительно к эпохе экономического роста, то есть начиная примерно с конца XVI в. Разумеется, и применительно к более ранним эпохам можно было говорить о более высоком или менее высоком уровне развития того или иного народа (государства), однако в условиях общей стабильности и отсутствия сколько-нибудь значимых социально-экономических или технологических изменений на протяжении длительного периода времени (измеряемого столетиями) проблема преодоления отсталости решалась достаточно легко - путем простого восприятия достижений более развитого народа менее развитым. Решающую роль в этом играли завоевания, причем их направленность существенного значения не имела: римляне многое заимствовали из завоеванной ими Греции, а затем передали свою культуру варварам.
И совсем по-другому стоит задача, когда имеет место экономический рост, изменяющий условия жизни практически каждого поколения людей. Здесь догоняющая страна должна не просто развиваться, но развиваться быстрее передовой. Кроме того, недостаточно просто воспринимать и адаптировать достижения последней, поскольку такой путь в лучшем случае позволит не увеличивать разрыв, но искать и находить способы (институты, механизмы), не известные более развитой стране. В этом состоит первое правило догоняющего развития - нельзя просто следовать путем наиболее развитой страны.
Во-вторых, проблема отставания возникла лишь на определенном этапе роста, когда произошла дифференциация отраслей и стало ясно, что разные сектора экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, и политической, и военной) мощи данной страны. Это не было очевидным практически вплоть до XIX в. Во всяком случае, для А. Смита проблема отставания выступает лишь как количественная, но не структурная. Как известно, А. Смит не видел особой роли промышленности - для него приоритетной отраслью было сельское хозяйство. И это неудивительно, потому что в его эпоху именно аграрные монархии являли собой образцы наиболее сильных и процветающих государств. И именно поэтому Смит считал необходимым проводить такую экономическую политику, которая обеспечивала бы развитие в каждой стране тех секторов, где есть сравнительные преимущества в международном разделении труда. Именно максимально эффективное раскрытие внутренних ресурсов страны представлялось ему главным условием благополучного развития. Эти рекомендации были, таким образом, практически полностью лишены структурного компонента, тех или иных отраслевых приоритетов. Лишь XIX век продемонстрировал, что проблема отставания является в значительной мере структурной, то есть предполагает выделение передовых отраслей и секторов на данной фазе экономического развития. Отсюда следует второй урок: догоняющее развитие всегда предполагает проведение глубоких структурных реформ.
В-третьих, характеристики отставания существенно различаются на разных этапах технологического развития цивилизации. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении с традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении с индустриальным). Именно поэтому возможно и вполне естественно не только превращение отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.
Отставание страны может характеризоваться как количественными, так и качественными индикаторами, причем исключительно важна их взаимосвязь. Наиболее общими количественными характеристиками уровня социально-экономического развития являются, естественно, показатели среднедушевого ВВП - его абсолютный уровень и темпы роста.
Впрочем, среднедушевой ВВП - это не только количественный, но прежде всего синтетический качественный показатель. Достигнутые уровни ВВП отражают определенные этапы в развитии данной страны и ее хозяйства, поскольку однотипные страны характеризуются сопоставимым уровнем среднедушевого ВВП. Можно выделить несколько интервалов, каждому из которых соответствует определенный уровень социально-экономического развития: аграрная монархия, индустриальное общество с доминированием промышленности и авторитарными тенденциями в политической жизни, современная рыночная демократия с преобладанием постиндустриальных черт. Бывают и исключения (5), но анализ данных исторической статистики убедительно показывает, что при прочих равных условиях сопоставимые уровни среднедушевого ВВП (разумеется, с учетом ППС) свидетельствует о принципиальной схожести их социально-экономических и политических структур. Нетрудно заметить, что здесь отчетливо выделяются три группы стран: с уровнем среднедушевого ВВП ниже 1,5 тыс. долл., 2-6 тыс. и выше 10 тыс. долл., причем в странах с уровнем ВВП 1,3-1,5 и 5-6 тыс. долл. на душу населения, как правило, наблюдаются интенсивные трансформационные процессы.
Отставание может характеризоваться нахождением ВВП страны в более низком по сравнению с наиболее развитыми (передовыми) странами интервале: по уровню экономического, социального и политического развития страна существенно отстает от передового уровня данной эпохи. В то же время наблюдается значительный разброс в рамках каждого их этих интервалов (особенно верхнего). Однако количественные расхождения стран, находящихся в одном и том же верхнем интервале, не говорят однозначно о превосходстве одной страны над другой: здесь если и имеет смысл говорить о задачах догоняющего развития, то преимущественно с точки зрения преодоления количественного и в меньшей степени качественного (структурного) разрыва. В рамках одного интервала могут происходить различные подвижки и перегруппировки, однако они не обязательно отражают существенные качественные сдвиги. Важно лишь, чтобы темпы роста этих стран оставались сопоставимыми друг с другом в среднесрочном периоде.
Но чисто количественные изменения в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Примером тому может служить опыт позднего СССР: в 1970-е годы количественные показатели роста были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики "ускорения" темпы роста в 1987-1988 гг. даже несколько возросли. Однако несмотря на статистическое "благополучие", углублялось качественное отставание от Запада и нарастание системного кризиса советского коммунизма.
Для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться специфические индикаторы, показательные именно для данной фазы социально-экономического развития. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются количество промышленных предприятий и число занятых на них, применение машин. В эпоху зрелого индустриального общества (когда главным фактором роста эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами выступала концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокий уровень концентрации отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенно образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.
Историческая условность понятия "социально-экономическая отсталость" определяет необходимость конкретного историко-экономического подхода к решению проблем ее преодоления. Достаточно очевидным является наличие нескольких существенно различающихся друг от друга типов растущей экономики и нескольких исторически обусловленных типов догоняющего развития. Выделим пять типов развития и соответственно пять групп задач, стоявших перед правительствами разных стран.
Во-первых, формирование общих предпосылок экономического роста, переход от стабильной экономики к растущей. Сюда же относятся и факторы, обусловливающие начало процессов индустриализации.
Во-вторых, догоняющее развитие в условиях индустриализации. Речь идет о тех странах, которые вступили на путь индустриализации значительно позже, чем страны-пионеры (Англия, Бельгия), и перед которыми стояли самостоятельные задачи преодоления разрыва в уровнях развития со странами-пионерами. Классическими примерами таких стран являются Германия и Россия, а также отчасти Франция и США.
В-третьих, переход от индустриального общества к постиндустриальному. Кризис индустриальной системы - уже довольно хорошо изученный феномен, однако проблемы постиндустриализма до сих пор еще остаются в большей мере предметом исследования историков и политологов (точнее, футурологов), а не экономистов.
В-четвертых, догоняющее развитие в условиях постиндустриальных вызовов и в направлении постиндустриальной структуры. Данный феномен присущ странам, которые выходят из традиционной (преимущественно аграрной) социально-экономической системы, прежде всего странам Юго-Восточной Азии - Южной Корее, Тайваню и др.
В-пятых, догоняющее развитие индустриальной страны, столкнувшейся с постиндустриальными вызовами. Пока такие примеры единичны, если вообще можно говорить о них как о реальных примерах. Но именно к этой категории относится современная Россия. Зрелое индустриальное общество существовало в основном в странах с развитыми демократиями, которые были более восприимчивы к технологическим вызовам времени и в которых кризис индустриальной системы протекал относительно синхронно. Позади остался коммунистический мир, причем с учетом резко возросшей динамики изменений задержка даже в два десятилетия привела к существенному разрыву между посткоммунистическими странами и постиндустриальными пионерами. Особенности анализа догоняющего развития в постиндустриальную эпоху.
Существует ряд специфических факторов, существенно затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру.
Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституирующие черты, возможно, еще не проявились полностью. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки. Все же достаточно полное представление об индустриальном капитализме мы получили лишь к началу ХХ столетия, а отнюдь не на рубеже XVIII-XIX вв., когда новая система отношений только формировалась. Хотя, конечно, работы Т. Мальтуса, Д. Рикардо и К. Маркса, анализировавших именно это общество, представляли несомненный интерес и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие экономической мысли. Разумеется, сейчас нет недостатка в сочинениях, посвященных анализу феномена постиндустриализма, однако сама по себе начальная фаза существования этой системы задает крайне жесткие (и очень узкие) рамки для каких-либо обобщений.
Второе. Ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. То есть отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе и за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем - к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример индустриального скачка этих обществ вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 1990-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста, и их неспособностью (во всяком случае, пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с серьезными проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий сейчас Китай.
Между тем анализ догоняющего развития должен опираться на значительный практический опыт. Работы А. Гершенкрона, содержащие наиболее развернутый и убедительный анализ догоняющей индустриализации, стали возможны только благодаря сравнительным исследованиям конкретных примеров из экономической истории (прежде всего Германии и России). Большинство других работ на эту тему, предлагающих более общие, универсалистские подходы к проблемам догоняющего развития, были написаны уже после выхода в свет трудов А. Гершенкрона.
Третье. Сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы сейчас с ней знакомы) приносит дополнительные аналитические трудности. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, происходит резкое увеличение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и соответственно резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее - как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными, что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.
Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в число передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о существовании которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Поэтому главными в наступающую постиндустриальную эпоху являются не "железки" (пусть даже и из области пресловутого "хай-тека"), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть "пагубная самонадеянность" (если использовать выражение Ф. Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.
Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах. Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе неспособной решить задачу "превращения науки в непосредственную производительную силу общества", хотя об этом с 1970-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС.
Трудности и ограничения, налагаемые сегодняшним состоянием знания (точнее, незнания) природы постиндустриального общества, не следует, впрочем, рассматривать как аргументы в пользу отказа от его изучения или признания принципиальной невозможности проведения государством какой-либо осмысленной политики догоняющего роста. Мы лишь считаем необходимым подчеркнуть, что на нынешнем, начальном этапе формирования новой экономической и технологической системы экономисты и политики должны особенно осторожно относиться к собственным представлениям, так же как и рекомендациям. Пожалуй, можно быть уверенным только в одном: сегодняшние рассуждения и выкладки, какими бы обоснованными они нам не представлялись, в конечном счете (при достижении постиндустриальным обществом состояния зрелости) будут казаться весьма наивными.
3. Внутренние противоречия модели "догоняющего" развития»
В XX веке человечество стало свидетелем множества попыток "догоняющего" развития, представленных двумя существенно отличающимися друг от друга моделями. Первую, сугубо индустриальную, использовали СССР в 30-е годы, Германия в 30-е и 40-е и страны социалистического лагеря в 50-е и 60-е годы. Определяющей ее чертой стало параноидальное стремление к опоре на собственные силы, что породило хозяйственную автаркию, ужесточение авторитарных режимов, использование жестких мобилизационных мер и вызвало в конечном счете если не открытый протест, то социальную апатию. Результатом оказалась стагнирующая хозяйственная система, неспособная к конкуренции с рыночными экономиками. Вторая модель, в определенной мере копировавшая постиндустриальные тенденции, воплотилась в опыте Японии 70-х и 80-х годов и государств Юго-Восточной Азии 80-х и 90-х. В этом случае большая естественность процесса, не требовавшая столь жесткого политического давления, сочеталась с явной зависимостью от внешних факторов и уязвимостью вставших на этот путь стран перед лицом новых тенденций в развитии самого постиндустриального мира.
Обе модели не могли и не могут обеспечить достижения технологического и хозяйственного паритета стран, принявших их на вооружение, с западным миром; но учитывая, что вторая группа государств достигла в последние десятилетия значительно больших успехов, чем первая, мы сосредоточим наше внимание прежде всего на противоречиях того типа "догоняющего" развития, который был реализован в Японии и Юго-Восточной Азии. Неудачи этой модели порождены целым рядом факторов, и на шести из них мы остановимся ниже.
Первым таким фактором является выраженная односторонность индустриального развития всех догоняющих стран. Если в государствах советского блока или нацистской Германии доминировали либо военный сектор, либо тяжелая промышленность, достижения которых не отражались позитивным образом на благосостоянии народа, то в Японии, и в еще большей мере в странах Азии, упор был сделан на опережающее развитие машиностроения и электроники. В массовом порядке приобретая американские и европейские патенты, японские и азиатские производители наращивали выпуск относительно недорогих товаров повседневного спроса, наводняя ими рынки западных стран. Известно, что Япония к середине 80-х годов обеспечивала 82 процента мирового выпуска мотоциклов, 80,7 процента производства домашних видеосистем и около 66 процентов фотокопировального оборудования. В тот же период в Южной Корее доля машиностроения в объеме промышленного производства достигла более чем 25 процентов, а доля электронной промышленности - 17,8 процента; эти две отрасли обеспечивали более 60 процентов общего объема южнокорейского экспорта2. В Малайзии доля занятых в электронной промышленности, составлявшая в 1970 году не более 0,2 процента общей индустриальной занятости, в конце 80-х достигла 21 процента, а доля продукции данной отрасли в общем объеме экспорта превысила 44 процента. Тайвань стал пятым в мире производителем микропроцессоров, а доход, полученный крупнейшими тайваньскими фирмами от их продажи, вырос с практически нулевой отметки в 1989 году до 2,5 млрд. долл. в 1993-м. Если в 1970 году в Южной Корее, Таиланде и Индонезии доля сельского хозяйства в ВНП составляла соответственно 29,8; 30,2 и 35,0 процента и была на 3-7 процентных пунктов выше доли промышленного сектора, то в 1993 году данные показатели упали до уровня в 6,4; 12,2 и 17,6 процента, что ниже доли промышленности соответственно на 40, 28 и 22 процентных пункта3.
Такой ход индустриализации можно было бы только приветствовать, если бы не очевидная неспособность внутреннего рынка поглотить эту товарную массу. Уже в конце 60-х годов, когда в Южной Корее эксплуатировалось не более 165 тыс. легковых автомобилей, там был введен в действие завод, рассчитанный на производство 300 тыс. автомашин в год; в 80-е годы производство электронной техники в Сингапуре, Малайзии и Гонконге стабильно превышало потребности внутреннего рынка в 6-7 раз. И хотя такой тип развития был вполне объясним, поскольку ускоренная индустриализация не могла не требовать концентрации основных усилий на определенных направлениях, негативные последствия подобной стратегии очевидны.
Вторым важным фактором является недопотребление населения, вытекающее из индустриального типа догоняющего развития и препятствующее становлению широкого внутреннего рынка. Исходной предпосылкой в данном случае выступал низкий уровень материального благосостояния населения развивающихся стран, встававших на путь "догоняющего развития". Как правило, все они переходили к политике ускоренного индустриального роста в условиях, когда величина валового национального продукта не превышала 300 долл. на человека в год. Когда бы ни инициировалась новая хозяйственная политика (в Малайзии, Сингапуре и на Тайване это произошло в конце 40-х годов, в Южной Корее и Индонезии - в начале 60-х, в Таиланде - в конце 60-х, в Китае - в начале 80-х, а во Вьетнаме и Лаосе - на рубеже 90-х годов), данный показатель не превосходит указанной величины. В Малайзии он составлял не более 300 долл. в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее - около 100 долл. в конце 50-х, на Тайване - 160 долл. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 году, - 280 долл., а во Вьетнаме уровень в 220 долл. был достигнут лишь к середине 80-х.
Именно низкий уровень доходов населения стал важнейшим условием ускоренной индустриализации, и для ее поддержания их рост должен был оставаться весьма умеренным. В середине 90-х годов, когда в развитых странах величина среднечасовой заработной платы промышленного рабочего составляла от 12 до 30 долл., в Корее и Сингапуре труд высоквалифицированного специалиста оплачивался из расчета не более 7 долл., а в Малайзии - 1,5 долл. в час. В Китае и Индии в это же время занятые в промышленности рабочие получали около 3, а во Вьетнаме - не более 1,5 долл. в день4. На протяжении всего периода ускоренной индустриализации, с середины 70-х и до конца 80-х годов, в Таиланде, Малайзии и Индонезии фактически не фиксировался рост реальной заработной платы; даже в наиболее успешно развивавшейся Южной Корее в конце 80-х годов средняя заработная плата в промышленности составляла 15 процентов от ее уровня в Японии и 11 процентов от ее уровня в США. Как следствие на протяжении 80-х показатель ВНП на душу населения в Таиланде, Малайзии и Индонезии снизился соответственно на 7,23 и 34 процента по сравнению с аналогичным показателем, рассчитанным для стран "большой семерки"5. Последствия бума 90-х годов также не сильно сказались на положении большинства жителей этих стран: так, в Таиланде доходы наиболее высоко оплачиваемых 10 процентов населения в течение этого периода выросли втрое, тогда как наименее состоятельных 10 процентов не изменились.
Несмотря на внешнее процветание восточноазиатских стран и высокие доходы их высшего класса, средний слой, являющийся опорой индустриальных наций, оставался в Азии весьма малочисленным. По состоянию на начало 90-х годов, к нему относили себя около 4 процентов индонезийцев; в Таиланде численность квалифицированных рабочих, технического, административного и управленческого персонала составляла в это же время не более 7,6 процента; в Южной Корее численность среднего класса, по подсчетам различных экспертов, колебалась от 10,5 до 11 с небольшим процентов6. Даже сегодня тот средний класс, который сложился в 60-е - 70-е годы как основа устойчивости постиндустриальных держав, отсутствует в большинстве стран Юго-Восточной Азии, а отрыв этих наций от западного мира остается огромным. Если принять в качестве стандарта потребления, близкого постиндустриальному, годовой доход в 25 тыс. долл. на семью, то из насчитывающихся в современном мире 181 млн. таких семей 79 процентов приходятся на развитые страны, а их число в пяти ведущих новых азиатских "тиграх" - Китае, Южной Корее, Тайване, Индонезии и Таиланде, - население которых в шесть раз многочисленнее американского, не превышает четверти количества таких семей в США7. Все это делает внутренний спрос в новых индустриальных странах весьма ограниченным, а их дальнейшее хозяйственное развитие - не имеющим устойчивой основы.
Третий фактор, мимо которого также нельзя пройти в рамках нашего анализа, связан с преобладанием в "догоняющих экономиках" экстенсивных методов развития, что делает их хозяйственный прогресс внутренне ограниченным. Мы уже отмечали, что стабильное развитие постиндустриальных держав в 90-е годы происходит на фоне нарастающего потребления их гражданами материальных и информационных благ и устойчивого снижения доли накопления в национальном доходе. Между тем в Юго-Восточной Азии в течение всего периода ускоренной индустриализации наблюдалась противоположная тенденция. Несмотря на низкий уровень валового национального продукта на душу населения, страны региона вынуждены направлять значительную его часть на дальнейшее развитие производства. В результате даже в начале 90-х годов норма сбережений составляла на Тайване 24 процента, в Гонконге - 30, в Малайзии, Таиланде и Южной Корее - по 35, в Индонезии - 37, в Сингапуре - 47, а в Китае доходила, по некоторым данным, до фантастического уровня в 50 процентов от валового национального продукта8. При этом, в отличие от всего остального мира, Южная и Восточная Азия оставались единственными регионами, где в период с 1965 по 1993 год доля сбережений в валовом национальном продукте имела тенденцию не к снижению, а, напротив, к заметному росту (с 12 до 21 процента и с 22 до 35 процентов, соответственно).
Однако низкие доходы населения и высокая норма сбережения были не единственными источниками впечатляющего индустриального прорыва азиатских стран. Развивающееся промышленное производство предъявляло спрос на дополнительные рабочие руки, рекрутировавшиеся из среды крестьян и ремесленников. Рост доли промышленности в валовом национальном продукте сопровождался почти таким же повышением доли занятых в индустриальном секторе. В Сингапуре с 1966 по 1990 год этот показатель вырос с 27 до 51 процента; в Южной Корее с начала 60-х по начало 90-х годов он повысился с 22 до 48 процентов; на Тайване - с 17 процентов в 1952 году до 40 в 1993-м. Параллельно в общей численности работающих росла доля женщин, а также увеличивалась продолжительность рабочего дня. В результате в Южной Корее и на Тайване в первой половине 90-х годов средняя продолжительность рабочего времени в индустриальном секторе достигала почти 2,5 тыс. часов в год, хотя в большинстве европейских стран она была законодательно ограничена 1,5 тыс. часов.
Все это показывает, что большинство азиатских экономик вплоть до кризиса 1997 года развивалось исключительно экстенсивными методами. Если сравнить долю фактора производительности в общей динамике роста валового национального продукта в различных странах в 50-70-е годы, можно увидеть, что на Тайване при средних темпах роста 9,4 процента посредством повышения производительности обеспечивалось лишь 2,6 процента прироста ВНП в год, в Южной Корее при темпах роста ВНП 10,3 процента - всего 1,2 процента, в Сингапуре при ежегодном росте 8,7 процента - только 0,2, тогда как, например, во Франции эти показатели составляли 5,0 и 3,0 процента, соответственно10. Поэтому мнение П.Краг-мана, отмечающего, что "прогресс молодых индустриальных стран Азии, как и развитие СССР в период высоких темпов роста, стимулировался в первую очередь небывалым увеличением затрат труда и капитала, а не повышением эффективности производства"11, вполне отражает основное различие между постиндустриальной парадигмой прогресса и практикой "догоняющего" развития.
Четвертым фактором, существенно обострившим проблемы стран, развивающихся по "догоняющему" пути, стал масштабный импорт капитала, принявший в 80-е и 90-е годы особенно гипертрофированные формы. Хотя сами по себе иностранные инвестиции не могут и не должны рассматриваться как негативное явление, в странах, реализующих политику "догоняющего" развития, экспансия иностранных инвестиций нередко становится причиной усугубления односторонности их экономики. С самого начала ускоренного развития азиатские страны оказались сборочными цехами международных корпораций; известно, например, что в 80-е годы количество произведенных в Южной Корее компьютеров выросло в 20 раз, однако 95 процентов из них было произведено по лицензиям, стоимость отечественных комплектующих не превышала 15 процентов, а все установленное на них программное обеспечение было импортировано из-за рубежа12. Обратной стороной иностранных инвестиций становится чудовищная зависимость от поставок комплектующих и технологий: к 1995 году импорт десяти новых индустриальных стран Азии составил 748 млрд. долл., что на 12 млрд. долл. превосходит показатель ЕС.
Несамодостаточный характер развития, который отмечается в Азии с середины 70-х годов, привел к тому, что постоянно увеличивалась потребность в новых инвестициях. Только за период с 1987 по 1992 год объем прямых иностранных капиталовложений в малазийскую экономику вырос почти в 9 раз, в тайскую - в 12-15, в индонезийскую - в 16 раз. Поступление в эти страны гигантских средств (а темпы роста иностранных капиталовложений в 80-е и 90-е годы устойчиво превышали темпы роста валового национального продукта) делало фактически излишним повышение эффективности производства.
Как следствие, Япония, Сингапур, Гонконг и Тайвань, ставшие лидерами "догоняющего" развития, настолько уверовали в правильность избранного пути, что продолжали наращивать инвестиции в страны региона даже тогда, когда рискованность подобной практики стала очевидной. В 1993 году они обеспечивали 59,7 процента иностранных инвестиций в экономику Таиланда, тогда как доля США не поднималась выше 20 процентов; аналогичные данные по Малайзии для 1994 года составляют 62,2 и 11,6 процента, по Вьетнаму по состоянию на конец 1995 года - 68,1 и 5,9 процента. Более того, если с 1994 по 1996 год японские и сингапурские инвестиции в страны региона росли темпами, достигавшими 30 процентов в год, то американские стагнировали, а иногда (например, в Индонезии) даже сокращались. Еще более неправдоподобным образом росли финансовые потоки, направляемые на местные фондовые рынки. Если в 1990 году их объем не превосходил 2 млрд. долл., то за 1990-1994 годы в целом он составил 42 млрд. долл. В 1994 году, когда рыночная капитализация китайских компаний, представляющих страну с более чем миллиардным населением и гигантским хозяйственным потенциалом, составляла около 44 млрд. долл., соответствующий показатель для 19-миллионной Малайзии достиг 200 млрд. долл., или 300 процентов ВНП, что почти в два с половиной раза превосходило показатели Великобритании и США14. Подобная ситуация приводила к переоцененности национальных активов в условиях, когда расширение производства зависело от поступления дополнительных инвестиций. Возникал заколдованный круг, который рано или поздно должен был разомкнуться.
В качестве пятого, и, пожалуй, наиболее существенного фактора несамодостаточности "догоняющего" развития необходимо отметить зависимость стран, идущих по этому пути, от экспорта собственной продукции. Концепция ориентированности на внешние рынки была и остается одной из идеологических основ азиатской модели индустриализации. Ее следствиями выступают проведение жесткой протекционистской политики и откровенный демпинг собственных товаров на мировых рынках. Между тем в 90-е годы подобная политика перестала приносить плоды, так как поддержание высоких объемов экспорта не только требовало дополнительных (и притом малопроизводительных) инвестиций, но и существенно повышало зависимость от мировой конъюнктуры.
В результате все эти страны оказались в ситуации, когда доля поставляемой на экспорт продукции (составляющая в постиндустриальных державах не более 7-8 процентов ВНП), достигает гораздо более высоких значений - 21,2 процента в Китае, 21,9 в Индонезии, 24,4 на Филиппинах, 26,8 в Южной Корее, 30,2 в Таиланде, 42,5 на Тайване, 78,8 в Малайзии и фантастического уровня в 117,3 и 132,9 процента, соответственно, в Гонконге и Сингапуре. Возведенный в абсолют, принцип экспортной ориентированности развивающихся экономик привел к тому, что в 80-е годы хозяйственный рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74 процента соответственно был обусловлен закупками промышленной продукции этих стран со стороны одних только США16; для Бразилии американский импорт обеспечивал более половины, а для Мексики - почти 85 процентов положительного сальдо торгового баланса. Зависимость развивающихся стран от постиндустриального мира принимает непропорциональный характер. Доля их экспортных товаров, направляемых в США, Западную Европу и Японию, составляет, как правило, от 45 до 60 процентов, то время как доля экспорта развитых держав в данные страны остается минимальной (в торговом обороте Франции и Италии она составляет 4,3 процента, Германии - 5,5, Великобритании - 7,7, США - 16,3, и только показатель Японии значительно выше - 30,4 процента17). Таким образом, в современных условиях возможная потеря развивающихся рынков для постиндустриальных стран окажется гораздо менее болезненной, чем сокращение поставок в Европу и США для "догоняющих" государств. Данное обстоятельство стало катализатором кризиса 90-х годов: если в 1995 году объем экспорта из Южной Кореи вырос более чем на 30 процентов, из Малайзии - на 26, из Китая - на 25, а из Таиланда - на 23 процента, то соответствующие показатели в 1996 году составили уже 4,2,4,0,1,5 и 0,5 процента. Между тем зависимость от импорта патентов и комплектующих оставалась исключительно большой; результатом стало финансирование промышленного развития за счет покрытия дефицита из долговых источников. К 1996 году текущий дефицит платежного баланса стран Юго-Восточной Азии достиг 36,5 млрд. долл., увеличившись в течение одного года более чем на 10 процентов. Кризис стал неизбежным.
К середине 90-х годов хозяйственное развитие "догоняющих" стран со всей отчетливостью продемонстрировало, что оно в полной мере зависит от импорта технологий и капитала из западного мира и экспорта собственной продукции в постиндустриальные страны. Таким образом, стало ясно, что идущие по этому пути страны способны догнать развитый мир настолько быстро и продвинуться настолько далеко, насколько это будет угодно самому развитому миру, а прогресс развивающихся стран не несет угрозы монополярному мировому устройству.
И, наконец, шестой фактор, на котором следует остановиться, состоит в абсолютной технологической, интеллектуальной и культурной зависимости развивающихся стран от развитого мира. Все государства, направившиеся по пути "догоняющего" развития, имеют отрицательное сальдо в балансе торговли технологиями со странами Запада. Неразвитость среднего класса не дает возможности сформироваться слою людей, которые восприняли бы образованность в качестве значимой ценности и у которых стремление к творческой деятельности сформировалось бы как настоятельная потребность. Хотя сегодня почти все дети в Японии или Южной Корее посещают школу, это, скорее, остается данью традиции, нежели обусловлено внутренними мотивами: если 60 процентов высших менеджеров американских компаний имеют докторские степени, то 30 процентов японских управляющих даже не учились в колледже. В то же время в Китае и Индонезии только 45-50, а в Таиланде - менее 40 процентов молодежи соответствующей возрастной группы посещают среднюю школу. Более того, если во Франции 44 процента выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, а в США этот показатель достигает 65 процентов, то в Малайзии он не поднимается выше 12; в результате не более 5 процентов молодежи в возрасте от 20 до 24 лет обучаются в вузах. Индустриальная модель прогресса не делает инвестиции в образование выгодными: если в США в 1973-1987 годах заработная плата мужчины, не закончившего колледж, снизилась на 12 процентов, то в Японии за этот же период лица, имеющие полное среднее образование, увеличили свои доходы на 13 процентов, а фактор повышения квалификации работников оставался последним среди десяти наиболее важных составляющих экономического роста18. Сталкиваясь с ценностями информационного общества, талантливая молодежь из развивающихся стран несомненно отдает им предпочтение: в начале 90-х годов более четверти южнокорейских, трети тайваньских и 95 процентов (!) китайских студентов, обучающихся за границей, не возвращались домой после окончания учебы19. Таким образом, важнейшие задачи, опосредующие становление постиндустриального общества, - радикальное повышение уровня жизни и распространение научных знаний как фундаментальной социальной ценности - в новых индустриальных странах сегодня в лучшем случае поставлены, но далеко не разрешены. Как отмечает Ф.Фукуяма, "централизованные хозяйственные системы, достаточно эффективные для достижения уровня индустриализации, соответствовавшего европейскому образцу 50-х годов, проявили свою полную несостоятельность при создании такого сложного организма, как "постиндустриальная" экономика, в которой информация и новаторство играют определяющую роль"20. Тот источник экономического взлета, который был столь эффективно применен западными державами в 90-е годы, остался этим странам практически не известен.
Таковы основные моменты, обусловливающие несамодостаточность модели "догоняющего" развития и делающие ее внутренне противоречивой, неспособной вывести развивающиеся страны из-под диктата постиндустриальных держав. Несколько особняком в этом ряду стоит еще одна важная характеристика, общая для всех стран, избравших подобный путь развития. Она проистекает из всех рассмотренных факторов и в то же время обусловливает их; поэтому мы не можем поставить ее в один ряд с ними и исследовать вне контекста каждой страны. Мы имеем в виду особую роль государства, неизбежно присутствующего в любой мобилизационной системе развития. Его вмешательство в экономическую жизнь развивающихся стран происходило по целому ряду направлений и отмечается в контексте всех рассмотренных нами факторов. Именно государство, находясь у истоков "догоняющего" развития, определяло важнейшие приоритеты хозяйственной политики; достаточно вспомнить, как в начале 60-х годов Министерство внешней торговли и промышленности Японии создало объединение, в которое вошли такие гиганты, как "Сони", "Хитачи", "Тошиба", NEC и "Ми-цубиси", и выдало новому консорциуму гигантский льготный кредит, что положило начало японской компьютерной индустрии. Именно оно поощряло недопотребление, инициируя приток средств населения в контролируемые им банки или запуская политику управляемой инфляции. Государство более всего было ответственно за экстенсивные методы индустриального развития, проповедовавшиеся в Азии. Так, корейское правительство осознанно проводило политику дотирования крупнейших предприятий, несмотря на низкую эффективность их деятельности; на Тайване в 80-е годы кредиты на развитие экспортных производств выдавались под проценты вдвое ниже межбанковской ставки и почти в четыре раза ниже средней цены кредитов, сложившейся на рынке. Государство стимулировало приток иностранных инвестиций, и оно же предпринимало меры по ограничению свободной конкуренции на внутренних рынках. И, наконец, государство создало огромную малоэффективную бюрократию (в относительно благополучной Японии, например, на 170 тыс. фермеров приходится 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс. персонала Министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства), которая во многих случаях стала тормозом хозяйственного развития (как в Южной Корее) или прямой угрозой экономической безопасности страны (как в Индонезии). Кризис, начавшийся в странах региона в 1997 году, показал всю неэффективность и нежизнеспособность этатистской модели индустриального прогресса, которая еще недавно казалась оптимальной.
